№ 4
На песни "Королева" и "Много ль надобно шуту?.."
читать дальше-Давай пошевеливайся!
Стражники втолкнули менестреля в жаркую кухню.
-Эй, полегче, вы! С артистами так нельзя! Мы люди ранимые. Пропадет вдохновение - и не смогу я петь на этой вашей свадьбе.
-Хватит болтать! Топай.
Он и так пробирался вперед, уворачиваясь от снующих туда-сюда поварят и поднимая лютню над головой, чтобы ничего не задеть.
-Ну, чего так медленно? – снова не выдержал стражник и попытался выдернуть из рук музыкальный инструмент.
-Тц-тц-тц-тц, - укоризненно зацокал языком бард. – А вот мою девушку лапать не надо. Если она обидится, то тут уже даже я ничем помочь не смогу. Да, Эллада? – обратился он к своей лютне.
-Тогда двигай быстрее! И играй там что-нибудь веселенькое!
-А вы меня накормите?
-Чего?
-На пустой желудок песни веселые не получаются.
-А ты уж постарайся. Как отработаешь, тогда получишь свою порцию.
-Ну хотя бы глоточек вина? А то в горле чего-то першит. Петь не смогу.
-Иди давай! Петь он не сможет. Шут! На площади горлопанил, а теперь не сможет.
Дверь открыли, и менестрель ввалился в огромный зал.
-Ну, повеселее, так повеселее, - пожал плечами он, попутно хватая со стола чей-то кубок с вином и осушая его до дна.
Присел на низенькую скамеечку, аккуратно положил на колени лютню, чуть тронул струны, проверяя звук, обвел взглядом гостей.
«Дааа, таких дорогого стоит развеселить».
Свадебный пир был в самом разгаре. Столы ломились от разных блюд. Гости шумно переговаривались, пили, проливая вино на столы и на пол, их лица и руки лоснились испачканные жиром поглощаемого жаркого. На музыканта никто не обратил внимания.
Менестрель сглотнул голодную слюну.
«Ну что, начнем, Эллада?»
Надрывно зазвенели струны.
«Я понимаю, что тебе не весело. Мне тоже. Но надо».
По залу покатилась какая-то глупая шуточная свадебная песня.
Звучала лютня. Плясали шуты и скоморохи. Менестрель пел, задумавшись о чем-то своем. О ветре, дороге и ночи. О том, что хорошо было бы пообедать и лечь спать, а завтра отправиться в новый город. А если днем будет время, то и сочинить какую-нибудь романтичную песню. Людям такие нравятся.
Музыка стала тише, и менестрель запел песню о любви, изредка поглядывая на безразличных ко всему гостей, не вызывавших у него ничего, кроме отвращения. Бездушных, жирных идиотов, кичащихся своим знатным происхождением и богатством. Не способных видеть счастье в чем-то еще, кроме золота.
Среди скучающих, с поволокой сна, взглядов, он вдруг увидел широко распахнутые глаза… те самые глаза, сводившие его с ума… Серые, как дождь. Весенний теплый дождь, дарующий жизнь.
Нервно тренькнула струна, дрогнул голос, и песня оборвалась на середине строки.
-А…следующая песня специально для невесты, - почти прошептал менестрель в абсолютной тишине, даже не замечая этого, и запел:
-Провожала меня
до порога ночного,
Из полей синих трав
не вернуться назад…
Струны привычно звенели под ласковыми пальцами, песня гулко разливалась по залу, рождаясь в самом сердце, и менестрель не видел ничего, кроме ее глаз.
Когда-то, распевая на площади частушки, он влюбился в нее с первого взгляда. А потом встретил, играя на каком-то пиру, и больше не смог забыть. Как и бессонные ночи под ее окнами, когда он до самого рассвета пел ей песни, и не надеясь на ответные чувства. Тот головокружительно страстный первый поцелуй, соленые слезы на ее щеках и страх в умопомрачительных серых глазах. Ночь, луну и холодные звезды, которым они клялись в вечной любви. И прощание, когда он понял, что пора уходить. Его звала дорога, давили стены душного города. А ей сватали богатых женихов. Он понимал, что по-другому просто нельзя.
-Ты не плачь,
Сероглазая сказка чужая.
Ты пойми – слишком разные наши пути.
Ты увидишь меня и уже не узнаешь…
Он знал, что так будет. Не могло быть иначе. Но глупо надеялся на что-то. А сейчас перед ним была она. Он видел ее глаза. Те самые, что не давали ему покоя долгие годы, которые заставляли жить и вставать снова и снова, что бы ни случилось, потому что она где-то ждала его и любила. Он видел только ее глаза, полные слез, но не мог заставить себя замолчать.
-А потом ты забудешь
Бродягу простого,
И растает в ночи
Звон серебряных струн.
Она вздрогнула, когда он запел с новой силой. Только для нее, ради нее одной. Как тогда, при расставании, прощальную песню.
Из дрожащих пальцев со звоном упал золотой кубок. По каменному полу растеклось красное, как кровь, вино.
Она всхлипнула и, вскочив, выбежала из зала.
С протяжным оглушительным стоном лопнула струна.
-Схватить его! – крикнул побагровевший муж.
Менестрелю мгновенно скрутили руки, вырвав лютню.
-Казнь… на рассвете! – задыхаясь от ярости, прохрипел хозяин и ушел.
-Ну что? Доигрался, шут? Утром тебе отрубят голову, - доверительно сообщил стражник, толкая менестреля вперед.
«Прости… прости, Эллада. Я не мог по-другому. Просто так было надо…»
Болели заломленные за спину руки. Слегка зудели кончики пальцев, еще помня шершавые струны.
«Мы прошли с тобой много дорог и спели множество песен для множества людей. Но эта песня была только для нее. Для той, которую я любил… которая свела меня с ума. Я знал, что это будет моей последней песней. Но без ее любви я не выживу. И лишь воспоминания о ней помогали мне дышать все это время. Но я благодарен судьбе… Я рад, что так вышло. Потому что я смог хотя бы в последний раз увидеть ее серые, как весенний дождь глаза…»